Даже у самых любимых и широко известных в читательских кругах авторов есть тексты, которые не особенно популярны. Возможно, в первую очередь потому, что средний читатель ориентирован на знания, приобретенные в школе, а произведения, не включенные в школьную программу, обычно остаются без внимания. Это печально, потому что «программные» образы классиков не особенно похожи на них, настоящих.
Или, в любом случае, они не дают полного представления об авторе – как писателе и как человеке. С другой стороны, тем интереснее показать такие скрытые сокровища, рассказать о них и поделиться своими впечатлениями. «Барвяны шчыт» Владимира Короткевича – одно из таких забытых сокровищ. Текст очень авторский («короткевичевский») и очень актуален сегодня. Текст, выражающий гражданскую позицию автора, отношение к настоящему и истории, – и в то же время художественно яркий, с совершенными и живыми образами. Текст со всеми маркерами своего времени – и текст невероятно современный.
Район Рязани, окрестности руин древнего города, разрушенного Батыем-Батыгой, городок Спасск, где «ратаваліся жыхары старой Разані, калі падступіў пад яе Батый. Тыя адзінкі, якім пашанцавала ўцячы з агню». На радугу над одним из рукавов Оки глядят двое – парень и девушка, такие близкие и такие далекие одновременно. Ивар, «маўкліва закаханы» в Нику какое-то время, понимает, что они не могут быть вместе. Ника называет себя «эфемеридой» и не хочет думать о вчера или завтра: «Не хачу пампейскага свяцільніка і атамнай лямпы, якую калі-небудзь вынайдуць». Она называет убеждения Ивара – «з пагардлівай, непрыемнай інтанацыяй» – романтикой. И любовь видится героине чем-то повседневным, только сегодняшним. Необычный, дивный день, полный ароматов трав, смог подтолкнуть ее к мужчине без осознания чувств, без обращения к вечному. Только импульс, минута. Совсем как уютный городок Спасск, который «парыў кожным дахам, высыхаючы на сонцы, і зусім не думаў, чаму гэта ён завецца “Спаск”. І не хацеў ведаць».
Но для Ивара такое отношение, отсутствие (точнее, отказ от) корней и связей с прошлым – невозможно. Ведь «ён любіў гэтую павязь з усім і ўсімі. З усімі вякамі і з усімі людзьмі, што былі, ёсць і будуць на зямлі. Гэта рабіла яго вялікім, значна вышэйшым за сярэдняга, сябе. Гэта нараджала ў душы нейкі высокі сумны гонар, гордае і горкае пачуццё няяркай радасці за ўсіх і ціхай тугі па еднасці чалавечай». Ведь это чувство единства с прошлым и будущим для главного героя (как стоит отметить, для большинства персонажей Короткевича) не просто естественное, а единственно возможное.
Как любовь для него – единственно возможная – то, что вечно. Не то, что заполняет полностью, гранича с болезненной зависимостью, меняя личность, но иное –¬то, что помогает жить, толкает вперед. Это чувство переплетено с другими любовями – теми, что были когда-то, и теми, которые еще только будут: «Разумееш, у тое возера глядзеўся нейкі далёкі ад мяне чалавек… Маглі б глядзецца закаханыя, як мы, праз тысячу год». Ведь любовь для Ивара – способ прикоснуться к вечности, получить бессмертие в веках: «ува мне і ў табе раптам дзіўна сышлося ўсё, што было, што будзе».
Мирный город Спасск может попытаться забыть свое прошлое, но оно никуда не денется, оно будет являться, будет белеть человеческими костями на укрытых сумерками картофельных полях. Город может не думать о будущем, спуская луговые озера в реку: «На дне была чорная, у трэшчынах, гразь. Гэта было недарэчна. Яны ўсё адно не зарастуць добрай травой. Вымачыць і ўвесну, і ўвосень. А прыгажосці няма». Но такое спущенное –упущенное – будущее будет омрачено потрескавшейся грязью, невыросшейтравой. И – осторожно и ненавязчиво подводит Короткевич к такому выводу читателя – забота о прошлом и будущем в целом мало чем отличаются. Заботясь об одном, не получится (невозможно) забыть о другом. И невозможно бездумно расслабиться в свете торшера в наши дни, потому что связь времен, как бы ни хотелось однодневкам-эфемеридам, никуда не денется, даже если попытаться не думать об этом.
Ибо сегодняшний день – будущее для дня вчерашнего. И необратимое прошлое для завтра.
И единственное, что спасает в этом потоке времени, втягивающем и топящем тех, кто думает исключительно о своем настоящем, – это единство. Осознание себя – неотъемлемой частью этого бесконечного потока. Частью тех, кто был, и тех, кто ещё только будет. Частью человечества, Родины. «Івар адчуваў, што ён быў бы бедны і слабы, – сляпое кацяня, забытае ў траве! – каб не жыў у ягоных жылах, разам з запалам сённяшняга змагання, дзень пагібелі Разані і, яшчэ больш, дзень Крутагор’я, у які яго, Івара, браты-беларусы ўратавалі ад татар славянскую і неславянскую поўнач. І Цяпінскі, і Вячка, і Міхал Крычаўскі – усе яны былі ў ім. А ён быў – усе тыя людзі, што будуць. Усе».
Ника не понимает этого – потому что она хочет жить мгновением, в дрожащем круге уютного света торшера. Она шокирована тем, что после их волшебного дня вместе Ивар может выяснять отношения с местным руководством, недальновидно позволившим спустить озера в реку.«Нібы падзяліўся мною і з тым, што быў, і з тымі, што будуць. А для мяне адзін той дзень і існаваў». Воинственность Ивара, его «агрессивное» желание защитить красоту того, что придет завтра, пугает ее. Потому что непостижимое всегда пугает. Потому что даже о детях ей не хочется задумываться: «“…наогул, не хачу. Адразу, паслухайся цябе, папаўзуць бог ведае якія прывіды: “будучыя пакаленні”, “святое мінулае”, “праца для ўсяго гэтага”, “вярніся да роднай зямлі”».
Показательно, что путешествие в прошлое, которое начинается от городской лодочной станции («калі меркаваць па лодачных маторах, дык гэта “дзесяць год назад”»), неожиданно расставляет все на свои места – в том числе и для Ники. «Спрадвечна мясцовы» морячок, который по реке перевозит героев к руинам давно сожженной Рязани, очень органично совмещает в себе прошлое (например, используя «менавіта тое імя, якім звалі Батыя жыхары гэтага наваколля восемсот год таму»), настоящее и будущее. И путешествие через реку напоминает путешествие через мифологическую Лету – в жуткое царство мертвых.
«Сонца ўжо села. Нехта разліў на цэлай палове неба журавінавы сок. І ад гэтага здавалася, што Ака поўная не вадою, а крывёй”. І ў гэтым святле ажывае перад перад вачыма герояў трагедыя старой Разані – чалавечая, агульначалавечая, вечная трагедыя. “Быў вялікі горад. І вось аднойчы падступіла пад яго забрала арда чужых людзей, якія жылі разбоем, як вялікія рыжыя мурашкі, і якіх ніхто не чакаў… Яны знішчылі горад. Да апошняга бервяна. Апошнія абаронцы з малай дружыны Еўпація Калаўрата прыйшлі на папялішча і скамянелі ад гора. Колькі разоў потым даводзілася мужчынам славянскай зямлі стаяць на котлішчы і не ведаць, чый попел нясе унь той смерч?!»
«Детей сюда надо водить», – говорит «змрочны і нібы прысаромлены» исконно местный черноморец Толик. И это правда: детям, будущему, необходимо видеть прошлое. Чувствовать связь с ним – и свою личную связь и ответственность.
Человеческое исконное чувство – сострадание. И через сочувствие к молодой княгине, которая бросилась с терема с маленьким сыном на руках, через сочувствие к безымянным людям, кости которых белеют в распаханной «ничьей» земле, Ника приходит к осознанию и своего собственного единства, связи с прошлым. С теми, кто любил, кто защищал свой дом. Кто остался в земле – теперь «ничьей», пущенной под картошку.
«Червленый щит» – луна – плывет над разрушенными валами сожженного города. Владимир Короткевич цитирует здесь знаменитое «Слово о полку Игореве»: щиты у славянских воинов всегда «червленые», «барвяныя».
Щиты, которые оберегают родную землю и родных людей.
Щиты, которые оберегают от тявканья лис и карканья воронов.
И единство со своим, идущим из истоков, родным, с прошлым и будущим – это тоже щит. Личный. Неуязвимый. Вечный.
Вот #такое_чытво.
Отыскать книгу поможет электронный каталог Национальной библиотеки Беларуси.
Давайте читать вместе!
Материал подготовлен отделом сопровождения интернет-портала.
