У слова «пошлость» несколько значений (как и у самой пошлости много обличий). С одной стороны, пошлость приравнивается к непристойности. С другой – к банальщине. Два эти значения слова, надо сказать, не противоречат друг другу: непристойность сама по себе банальна, банальности же – непристойно скучны.
Но какое из значений слова использует Андрей Федоренко в своем рассказе «Пошласць»? Давайте разбираться!
Белорусский читатель знает Андрея Федоренко как одного из лучших прозаиков современности. Не случайно критик Анна Кислицына назвала его «коллекционером закономерностей человеческого бытия»: литературное видение Федоренко удачно, почти фотографически отражает черты человеческой натуры. Отражает, чтобы позже структурировать, переосмыслить в художественном пространстве, создавая пластичные образы-типы – узнаваемые, жизненные, оригинальные в трактовке.
Так что же за рассказ с таким «чеховским» названием? Не случайно упоминаем здесь Чехова, потому что этот классик – признанный борец с мещанством и пошлостью как таковой. Вспомним цитату из его рассказа «Учитель словесности», в которой главный герой с трагической внезапностью осознает ужас своего положения: «Где я, боже мой?! Меня окружает пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди, горшочки со сметаной, кувшины с молоком, тараканы, глупые женщины… Нет ничего страшнее, оскорбительнее, тоскливее пошлости. Бежать отсюда, бежать сегодня же, иначе я сойду с ума!». То есть в чеховской трактовке термин «пошлость» ближе ко второму словарному значению. Для Чехова это, в первую очередь, банальность и рутина, глупость и серость, ничтожность мысли и жизни.
Что же такое пошлость для Андрея Федоренко?
Кратко о сюжете. Произведение напоминает дневник наблюдений рассказчика за своим соседом по общежитию. Его глазами мы видим «подопытного» – «закончанага, завершанага» пошляка. Комментируется это определение так: «Пошласць сама па сабе адна з горшых чалавечых якасцяў; пашляк і ў сваім сапраўдным, класічным абліччы – не падарунак. Але ўдвая горш пошласць завуаляваная, калі пашляк маскіруецца пад мараліста, калі ён цвярозы, станоўчы, надзелены сякой-такой памяццю, дастатковай для запамінання сентэнцый… Такога не саб’еш з тропу, не зацягнеш на глыбіню, з такім не ўсчыніш дыскусію аб дуалізме таго ж “дабра”». Далее приводятся аргументы к этому утверждению, и перед нами постепенно создается портрет соседа рассказчика.
Человек это не очень далекий: для него «не існуе ў прыродзе, у свеце і ў сусвеце пытання, над якім ён хоць на хвілінку задумаўся б», у него на все готов ответ, состоящий из банального высказывания. Ни в его внешности, ни в его привычках (и отсутствии привычек – вредных), ни в «сініх, бязвінна-бяздумных гузіках вачэй» рассказчик не находит ничего выдающегося, ничего исключительного. Действительно, перед нами – признаем это – средний обыватель, совсем не интеллектуал («поступил» в ВУЗ он, например, лишь благодаря направлению). Рассматривать тут, по большому счету, нечего: таких, как сосед рассказчика, множество, в нем нет ничего особенного. Просто не слишком умный или привлекательный человек из бедной семьи, пытающийся выживать на «картошке и чесноке», заинтересовавшийся весной «пошукамі “адданай спадарожніцы жыцця” – праз газетныя рубрыкі знаёмстваў». Последнее – вещь скорее комичная, а презрение соседа к женщине с ребенком – явление скорее гадкое. Но, опять же, ничего исключительного. Действительно банальный, рядовой человек, отчаянно неинтересный. Обычный. С чем же связано почти болезненное желание рассказчика поддерживать «философские» дискуссии с таким человеком, наблюдать за ним, прикидываясь, что «углубился в книгу», изучать, будто занятного жука, «экспериментировать»?
Рассказчик в какой-то момент сам признается, что превратился в «шпіка з усімі атрыбутамі: падняты каўнер плашча, насунуты на вочы брыль кепкі, купля непатрэбнай газеты ў кіёску, заварочванне за вугал, калі ён азіраўся...». До неприличия банальный образ, не правда ли? Сама спорная мораль этого наблюдения и глубина погружения немного напоминает схожую болезненную связь между ненадежным рассказчиком Набокова и персонажем Смурова в повести «Соглядатай». У Набокова, правда, рассказчик и Смуров в итоге оказываются одним и тем же человеком. У Федоренко же… А что у Федоренко?
Эксперименты рассказчика в конце концов приходят к критической точке: рассказчик пытается не только с нездоровым любопытством следить за «подопытным», но и дает сто рублей Свете, у которой репутация «самай апошняй – пробаў не было дзе ставіць – шлюхі, вядомай усяму інстытуту, акрамя, канечне, нашага святога героя», чтобы та переспала с его соседом.
Развязка, однако, довольно забавная, хотя и не совсем такая, какой ожидает рассказчик. Светка «вылецела з пакоя куляю, задыханая, чырвоная, разгневаная». Оказывается, сосед рассказчика решил, чтобы «завести» ее, читать ей стихотворение Богдановича, к тому же ее любимое, «так гнюсна, фальшыва, кожны радок скажаючы, блытаючыся, ставячы абы-як націскі…». Довольный рассказчик смеется и предлагает Светке взять деньги: «заслужила». Но она – пожалуй, единственный персонаж с чувством собственного достоинства, – отказывается от них. И замечает:
– Ты са сваімі эксперыментамі пашляк яшчэ горшы, чым ён.
И таким образом будто дает рассказчику оплеуху. В конце концов, в чем заключается его моральное или интеллектуальное превосходство над соседом, таким отвратительно банальным, неприятным в быту, скучным в разговоре, но не отрицательным? Рассказчик, погруженный в свой эксперимент, легко поступается принципами, шпионит, лезет в чужую личную жизнь. А потом даже пытается купить любовь за деньги – одновременно оскорбляя и женщину, и соседа, который при всей своей ничтожности просто по-человечески хочет «согреть душу».
Рассказчик, если вдуматься, ужасно банален из-за убежденности в собственной уникальности, в том, что он априори лучше, выше Светки (не отказавшейся от своей любви к поэзии даже за сотню рублей) и соседа, «замаскированного под моралиста» пошляка.
Пошлость – стихия человеческого мира, а рассказчик – ее часть. Вдумчивое многоточие завершает короткий динамичный текст, но сколько всего стоит за этими тремя точками?
Быть может, стоит там и чеховское: «Постоянное обличение пошлости в конце концов тоже становится пошлостью».
Давайте читать вместе!Вот #такое_чытво.
Отыскать книгу поможет электронный каталог Национальной библиотеки Беларуси.
Материал подготовлен отделом сопровождения интернет-портала.
