Чернобыльская библиотека

Сериал от HBO поставил зрителей перед целым рядом вопросов, различающихся в зависимости от реакции на этот ядреный (боди)хоррор. Первый, конечно, восхищенно-завистливое: «А почему не у нас такое сняли?» Второй − и главный: «Как быстро и легко можно собрать лайки за клетчатый советский термос, ковры с барахолки и аутентичные занавески?»

О недостатках сериала говорить можно очень много, но в России делается это очень неохотно. Даже консервативные издания и персоны, кому, казалось бы, сам Бог велел, хвалят наперебой. За более-менее подробным отображением позднесоветского быта в тень как-то ушли все несуразности. Начиная от чисто фактологических, которые поклонники сериала считают придирками: ну не падал вертолет у реактора на второй день после аварии, ну не посылали на смерть водолазов − и заканчивая концептуальными. «Расскажьите мнье как устройен рьеактор, ильи йа скажу солдату вибросьить вас из вьертольета». Акцента в фильме нет, это я сам придумал, но так-то было бы органичнее. А само слово «Чернобыль» в таком случае просится на крафтверковский манер − «Черь-но-биль».

Пытаясь показать всю бесчеловечность советской системы и людей-винтиков, авторы за киношными антиутопичными штампами пропускают между пальцев реальный тоталитаризм. В котором министру нет необходимости приезжать с автоматчиками на шахту как на Дикий Запад, чтобы уговорить их поработать.

Наверное, несмотря на все обилие материалов и живых свидетелей той катастрофы, у нас нет связного ответа на вопросы, что произошло и как произошло, и поэтому любой более-менее внятный нарратив идет на ура и заполняет пустоту. Это и объясняет популярность сериала у зрителей независимо от их отношения к Советскому Союзу. Хотя нарратив этот во многом просто собранные под одной обложкой мифы, к которым мы и так имели доступ все эти годы, так что пустота-то мнимая.

Книжек и статей про Чернобыль издано немало, даже если не брать продукцию вроде романов по мотивам игры S.T.A.L.K.E.R. Кстати, слово «сталкер» я в детстве узнал сначала не из Стругацких, а из какой-то подшивки «Юности»: там был репортаж про дозиметриста, который назывался (кажется) «Сталкер идет по крыше».

В общем, вот книги, которые могли повлиять на авторов сериала, или, напротив, должны были бы повлиять, но не сложилось.

Одним из главных источников чернобыльского мифа является повесть Григория Медведева «Чернобыльская тетрадь», вышедшая в 1990 году в сборнике «Ядерный загар». Повесть производила впечатление − и техническими описаниями, и вроде бы убедительной трактовкой причин и следствий аварии, и динамичными описаниями, и монологами участников событий (самое ценное), и натуралистическими описаниями симптомов лучевой болезни. Многое из этого было, вероятно, позаимствовано авторами сериала: отдельные цитаты узнаются даже в переводе.

Это действительно важная книга, но с ней есть одна большая беда: «Чернобыльская тетрадь» − типично перестроечная (в плохом смысле слова) книга. Поэтому она сочетает уже как бы «актуальные» шок-приемы с кондовой кампанейщиной, чугунным патетическим языком, манипуляторством, риторическими восклицаниями и вообще всем тем, что ассоциируется с советской публицистикой. Автор точно знает правых и виноватых, и ради подтверждения своих выводов и нагнетания театральности он увлеченно изобретает диалоги, события, а порой идет на технические подлоги. Собственно, в донесении официальной версии до населения, кажется, и состояла главная задача «Чернобыльской тетради». Более удивительно то, что эта официальная версия − о некомпетентном персонале во главе с дураком-диктатором − без купюр переходит и в британское кино.

«Ничего не понимаю!» − смятенно выкрикнул Акимов.
Топтунов тоже с выражением недоумения на побледневшем лице поочередно
нажимал кнопки вызова расхода воды... Загорелось МТК (мнемотабло каналов) −
расходы на нуле, что означало: реактор без воды, превышен запас до кризиса
теплоотдачи...
Грохот со стороны центрального зала говорил о том, что произошел кризис
теплоотдачи и каналы взрываются.
«Ничего не понимаю! Что за чертовщина?! Мы все правильно делали...» −
снова выкрикивает Акимов.
К левой, реакторной, части пульта подошел высокий, бледный, с гладко
зачесанной назад седой шевелюрой заместитель главного инженера Анатолий
Дятлов. На лице стереотипное недоумение: «Все правильно делали... Не может
быть... Мы все...»

Второй важный источник − которым уж точно пользовались создатели сериала − это «Чернобыльская молитва» Светланы Алексиевич. К примеру, отсюда целиком взят сюжет о жене пожарного Игнатенко.

Эта книга вышла в 2005 году и является сборником прямой речи − практически без авторских комментариев − ликвидаторов, родственников ликвидаторов, переселенцев, самоселов, врачей. Тех, кого напрямую коснулась катастрофа в Чернобыле.
Помимо очень важных тем − о самом Чернобыле, его последствиях и людских судьбах, − книга поднимет не менее важные вопросы. Например, вопрос доверия к источнику. Как воспринимать читателю всю эту прямую речь? Если очевидец ошибается, значит ли это, что его картина мира неверна? Ставит ли это под сомнение сам гуманистический посыл книги: мол, ошиблись в мелочах, значит, ошиблись и в основном?

А очевидцы всегда ошибаются, даже самые компетентные из них. Можно вспомнить не про Чернобыль, можно вспомнить про Донбасс: на форумах бойцы с обеих сторон не могут сойтись по ключевым моментам уже, казалось бы, воссозданных военными историками и журналистами боев. Кто где сидел, откуда стреляли, кого убили.

Вот и в книге Алексиевич рассказчики видят огромные клубы дыма над горящим реактором (что перекочевало и в сериал), усыпанные кусками цезия поля, измеряют уровень зараженности овощей с помощью рентген-аппарата. Как читателю-неспециалисту отличить факты от когнитивных искажений рассказчика-неспециалиста?

И другой, связанный с этим же вопрос: насколько вообще тема и драма (реальная!) книги делают ее неприступной для критики? Если мы рассказали подлинную трагедию жены пожарного, которая потеряла все (куда страшнее, чем в сериале), − можем ли мы на тех же основаниях рассказать вымышленную трагедию посланных на смерть водолазов?

Иными словами, насколько сильна ответственность автора-документалиста за ту картину мира, которая остается у читателя после прочтения его книги? Оправдывает ли цель средства, нужно ли (и как?) автору преодолевать собственную cognitive bias? Это вопрос, который стоит задать и сериалу. Мы видим, как он уже формирует общественное мнение и становится более реалистичным, чем реальность. «Откуда вы знаете, что людей не гнали на реактор под дулами автоматов, вас же там не было».

«Бить во все колокола!! Власть молчит, она предала свой народ, мы молчать не будем. И... Быстро... Очень быстро... Собрался круг верных помощников и единомышленников. Паролем было: «Что читаешь? Солженицына, Платонова... К нам...»

Сергей Плохий, Chernobyl: History of a Tragedy. Британский бестселлер прошлого года, чуть ли не впервые донесший до массового европейского читателя последовательную и внятную историю катастрофы.

Автор неторопливо и нарочито сухо рассказывает достаточно сбалансированную − как кажется − историю, не расходящуюся ни с общепринятой хронологией, ни с актуальными на сегодня версиями о причинах и последствиях взрыва. Плюс ко всему − краткая историческая справка о Чернобыле и Припяти, описание принципов работы ядерных реакторов, в том числе злополучного РБМК и все остальное, что знакомо любому, кто интересовался темой Чернобыля.

Во многом это большая компиляция из ранее изданной литературы (да-да, в том числе из Медведева и Алексиевич), но у автора есть козыри: заявленный доступ к архивам КГБ УССР и исследовательская осторожность. Да и в целом скрупулезность труда вызывает уважение: картина воссоздана по часам и минутам, вплоть до привязки к расписанию передач советского телевидения.

Плохий старается по возможности избежать обвинительного тона и обличительных характеристик. Вуаля − и сериальный негодяй Дятлов уже не опереточный apparatchik (который отказывается давать показания, пока ему не принесут икры), а оживленная фигура: грубый вплоть до хамства, но при этом отличный специалист, плюс биография, личная жизнь, литературные пристрастия, даже описание его квартиры. Операторы из растерянных и перепуганных сериальных зомби превращаются в людей, которые работали и умирали на работе.

Анатолий Дятлов, «Чернобыль: как это было». А вот и тот самый Дятлов, и он тоже имел мнение о причинах аварии и о своей роли в разворачивающейся катастрофе. Именно он возглавлял смену операторов в ту ночь и выжил, чтобы предстать перед советским судом. Если бы Александр Акимов и Леонид Топтунов не умерли от лучевой болезни, их, разумеется, судили бы тоже. Кстати, подогреваемая советскими публицистами ненависть к той ночной смене привела к осквернению могил умерших атомщиков.

Вся книга Дятлова − попытка оправдаться и перекричать книгу Медведева. Попытка, которую можно назвать заведомо проигрышной и обреченной на поражение. Так оно и получилось. Дятлов оперирует схемами и положениями регламентов, как может опровергает данные «Чернобыльской тетради», но резонанса в 2003 году − спустя семь лет после смерти автора − это вызвать уже не могло.

«В бункере много людей и станционных, и незнакомых. Увидел Володю Бабичева, начальника смены блока. Около трех часов я А. Акимову сказал, чтобы он вызвал себе подмену. Он и вызвал. Спросил у Бабичева: „Почему здесь?” Он ответил: „Не пускают”.
− Пойдем.
И Бабичев ушел сменить Акимова. К сожалению, Саша остался на блоке и после подмены».

Сергей Мирный, «Живая сила: дневник ликвидатора». Немного странно ставить эту книгу 2010 года в один ряд с работой нобелевского лауреата по литературе. Этот дневник офицера-резервиста радиационной разведки, проработавшего в чернобыльской зоне лето 1986 года, написан − ну, как посты на форумах. Или статьи в журнале «Братишка». Капслок, попытки быть похудожественней, шуточки-прибауточки, отсутствие редактуры.

Тем не менее тут есть то, чего вообще не поняли про Советский Союз люди с HBO. СССР − это не только большая машина подавления. Это крайне неэффективная и неуклюжая машина. Это машина, в которой топливом служат не вездесущие и всевидящие чекисты, а разгильдяйство, всеобщий пофигизм и бумажки. Если бы создатели сериала сами вслушались в шахтерский анекдот про машину для нарезания яблок, они бы поняли про советскую систему гораздо больше. Что СССР − это не «Скользящие», а вот такая машина для нарезания яблок.

«Живая сила» − как раз книга об огромном плохо смазанном механизме. Антигероическое повествование о полевой диарее, неразберихе, бюрократии и желании побыстрее набрать установленную дозу, чтобы уехать домой.

«Вернее, пополнение как пополнение: десяток мужиков, постарше и помоложе, с вещмешками, неуютной кучкой новичков столпились у наших палаток. Дело было в 20-х числах июля месяца 1986 года. Может, в начале августа.
Странной была инструкция, которая это пополнение сопровождала. А именно: каждый день эти люди должны были получать ровно 2 рентгена».

«INSAG-7. Чернобыльская авария: дополнение к INSAG-1». Если кого-то интересуют причины катастрофы и эволюция отношения к ним, то наиболее компетентным источником будут работы Международной консультативной группы по ядерной безопасности. Брошюрка INSAG-7 вышла в 1992 году, но, кажется, специалисты с тех пор так до конца и не поняли, что произошло в ночь с 25-го на 26 апреля 1986 года на четвертом блоке ЧАЭС.

INSAG-1 − первый документ группы, он в отсутствие объективных данных просто повторял советскую версию. Через несколько лет данные появились, выяснилось, что в 1986 году представители СССР, по сути, обманули МАГАТЭ. В итоге международная группа сняла большую часть обвинений с операторов, переключившись на недостатки реактора и самой советской системы. Без минимальных представлений о работе реактора читать эти документы сложно, но вот суть:

«Реактор РБМК-1000 с его проектными характеристиками и конструктивными особенностями по состоянию на 26 апреля 1986 г. обладал столь серьезными несоответствиями требованиям норм и правил по безопасности, что эксплуатация его стала возможной лишь в условиях недостаточного уровня культуры безопасности в стране».

И в этом − в диагнозе не просто людям или машинам, а всей системе целиком − сериал все же смог приблизиться к тому, что нужно было сказать.