Однажды им сказали, что у них нет ничего своего. Ни дома, ни посевов. Ни земли, на которой они жили и которая их кормила… Пришли ловкие и деловые люди, без лишних слов доведшие до логического завершения затеянное: семья Зябликов должна освободить то, что занимает: дом, площадь, территорию, землю. И чтоб долго не задерживались и не старались ухватиться за какие-то надежды! Воля пана. А земля теперь в цене. Не хочет паночек слушать доводы: мол, мы имеем на это право. Не хочет он углубляться в документы, где указано: аренда земли вот этими людьми. Не хочет смешивать дело с эмоциями и сочувствием: Марыля, мать семейства, его, некогда младенца, вскормила своим молоком. Давно это было. А уже и тогда кусался паночек. И вот укусил-откусил. Дом разрушен. Семья разрушена. Разрушена вера, что можно чего-то добиться по справедливости. Разве только идти в белый свет с надеждой на сочувствие.

Пьеса Янки Купалы «Раскіданае гняздо», отмеченная автором как «народная трагедия», предстала в спектакле Театра белорусской драматургии реальной трагедией, очень понятной сегодня, несмотря на то, что написана еще в 1913 году. И дело, пожалуй, не только в том, что режиссёр Александр Гарцуев, сохранив идею Купалы и сюжет, сумел предложить некий более похожий на современный вариант жизни. Та же семья Зябликов. Те же обстоятельства – когда угодно может такое случиться, ведь есть какие-то хозяева жизни и те, кто от них зависит. Человека могут выбросить на улицу, он окажется без жилья, без права на место под солнцем. Меняться может антураж. По замыслу художника Игоря Анисенко, деревянный домик заменён на условный домик, собранный из картонных блоков-коробок. Сборно-разборная мебель, хоть и выглядит старой и добитой, но внешне напоминает очертания современного стиля. Инвалидная коляска для Марыли никак не укладывается в систему жизни белорусского крестьянина начала ХХ века. Плитка, швейная машинка, чайник, мягкие игрушки – что еще нужно семье, которая могла считать себя до поры до времени прочной? И герои, в принципе, похожи на нас: искренние трудолюбивые белорусы, где-то наивные, где-то послушные, где-то мечтательные, где-то упрямые, принципиальные и даже решительные...

Где заканчивается то белорусское «где-то» и когда наш человек проявляет свой настоящий характер, как раз и анализировал Купала в этой пьесе. Он делал это сто лет назад, но настолько хорошо знал и понимал народ, из которого происходил, что описал и все возможные варианты развития белорусского будущего на примере семьи своих героев. Для него это было болезненно, и показана боль такой сильной потому, что семья Купалы также прошла через такое испытание и была оторвана от своей земли. Но чувство своей земли для Янки Купалы не ограничивалось куском территории, которая обнесена забором и принадлежит какой-то одной семье. Семья для поэта – что-то большее, чем отец, мать и дети. Семья у него – это, скорее, род, от которого ведётся народ. Вот здесь и начинается самое интересное, что даёт основание считать вечной эту его пьесу, рассказывающую об извечной белорусской боли.

«Извечная боль», потому что уже не одно столетие народ стремится утвердить своё право «гнездиться» на какой-то территории. Строит дом. Обрабатывает землю. И считает это счастьем. Но всегда находятся те, кто готов этот дом разрушить, присвоить землицу в удобном месте и сказать: «У вас ничего нет». И здесь, в принципе, только два варианта: либо примириться и подчиниться, либо добиваться правды разными способами, чтобы сохранить своё счастье. Но если подойти к рассмотрению ситуации по-белорусски, то их может быть значительно больше. Как и вариантов счастья для героев, о котором они все время говорят, мечтают и даже кричат (наверно, чтобы передать драматизм ситуации). Хоть криком мысли доносить сложно, но и это, по-видимому, от современности: прислушайтесь, как только заходит речь о белорусском счастье, глотку готовы рвать все, все со всеми ссорятся, доказывают и... никто никого в результате не слышит. Но всем так по-настоящему больно...

Левону Зяблику – потому, что он как отец и хозяин отвечает в первую очередь за то, что происходит, но никак не может изменить ситуацию. Он стремится доказать справедливость в суде, ходит на переговоры к паночку, просит, чтобы подождали с выселением, апеллирует к пониманию и человечности, но, когда доступные и понятные ему способы решения конфликта исчерпаны, не видит иного выхода для себя, кроме самоубийства. Если нет источника его счастья – нет и жизни для него, опускаются руки. Жаль человека, когда слушаешь его последний монолог (артист Валентин Соловьев), но понимаешь: это не то... Самоуничтожение – это тотальное несчастье.

Его жена Марыля (актриса Людмила Сидоркевич) смирилась с несчастьем и ищет, как выжить. Просит, пойти к паночку в услужение, жить при дворе. Смирилась, покорилась, согласилась... Лишь была бы возможность выжить и прокормить детей. Ведь есть же совсем нечего. А когда нечего есть, то и крошки с барского стола – счастье. Да и такого ей не дано: Сымон твёрдо держится своего – отстоять отцовскую землю. А что отстаивать, если фактически её уже нет? Тогда только сумы шить и милостыню просить. В такой ситуации встретить хороших людей, которые могут подать, – тоже счастье. А с Данилкой (Артём Крень), талантливым и мечтательным мальчиком, им больше подадут. Открытый и чувственный, он всё понимает, очень страдает, но за разрушенный погост не держится: его счастье – покорить мир своим талантом. Счастье там – где примут... И подадут.

Это испытал старец, который ходит от дома к дому и видит, сколько горечи и страданий вокруг. Много повидал человеческих слёз. И посочувствовать хозяевам может, потому что знает, какая беда заставляет народ рассыпаться по свету в поисках лучшей доли. Понимает. Но сам ищет той самой лучшей доли для себя через нищенство (очень убедителен в этой роли Сергей Шимко). Ведь и правда, не в одном только достатке счастье. Не в нём, а в мечтах о возможном достатке когда-нибудь. И с этими мечтами надо жить. Чтобы дожить до того времени, когда некто их воплотит. Может, Сымон?

Этот упрямец. Опускать руки, в отличие от отца, не собирается. Идёт против всех – но не боится, что останется один. Не боится, потому что помнит об отце, которого фактически уничтожили, о Зоське, чья судьба изуродована паном. Она, наивная, думала, что счастье – в любви. Паничок такой красивый и современный (артист Денис Паршин), но холодом же от него веет. Зоськиной любовью только воспользовались. Ею воспользовались. Но не помогли ни ей, ни её семье. Хозяина интересуют только практические вещи. А что здесь возьмёшь, кроме какой-то временной радости? Шок ведёт к отчаянью, отчаянье – к потере разума (что старалась показать актриса Наталья Холодович). Дальше – пустота и жизнь в каких-то снах о лучшем пути на небесах. И может быть, это ей и достанется. Однако тело же пока живо на этом свете. Значит, и человек жив в этом мире, который даже теперь и в таком изломанном состоянии имеет право на место под солнцем и на определенную часть достатка. И она за этим местом под солнцем (хотя мыслей о счастье уже нет) пойдёт туда, куда позовёт тот, кто более силён и настойчив.

Сымон (артист Максим Брагинец) в этом смысле самый надёжный, кто может её защитить. Это очень белорусская надёжность – чуть сдержанная, рассудительная. Но за ней осознание крайнего выбора. Хоть и терпел он до последнего, хоть и не трогали его крики и истеричные призывы разных незнакомцев в галстуках и с портфелями – что-то искусственное и неестественное в них чувствуется. Поэтому сначала и гонит Сымон этого незнакомца – несерьёзным он кажется. Но отголосок слов рассуждений эхом сидит в голове. И когда больше не за что держаться, а попрошайничать и покориться – не его участь, он решает: хоть никому нет доверия, но на сход идти надо. Потому что надо куда-то двигаться, чтобы ощущать, что ты не игрушка в руках судьбы, а сам её создаёшь. Поэтому его понятное счастье – идти «на вялікі сход, па бацькаўшчыну!»

И вот самые отчаянные – упрямец Сымон и доверчивая из-за потери ощущения реальности Зоська – остаются вдвоём. Вдвоём за всю семью они стремятся не просто помнить о земле предков, а отстаивать её. И ты понимаешь, что вроде бы это и есть какой-то хэппи-энд (в наших условиях), но на самом деле его нет. Просто не может быть. В самых судьбоносных моментах музыка Дмитрия Фриго создает такой напряжённый фон, за которым ощущается не просто драма, а настоящая трагедия. В спектакле Она убила все надежды. Вот и теперь звуки воспринимаются как выстрелы, после которых Сымон и Зоська падают на колени... И некому идти «па бацькаўшчыну».

Автор публикации: Лариса Тимошик.

Источник: газета «Звязда»

Перевод с белорусского Кондухович Л.Ф., ведущего библиотекаря отдела сопровождения интернет-портала Национальной библиотеки Беларуси.

Читайте также:

Разрушенное счастье. Чем понятен Купала

Информационные ресурсы

Услуги